Чтобы жить за всех
С целью актуализации специфики учебного заведения, в рамках мероприятий выходного дня, в контексте военно- патриотического воспитания, для кадет 1 курса была проведена встреча с узником Озаричского концлагеря.
Мария Васильевна Новик, уроженка деревни Маслов Луг Светлогорского района (а ныне жительница г. Гомеля), со слезами на глазах вспоминает, как в марте 1944 года оказалась в одном из трёх лагерей смерти в районе деревни Озаричи. За десять дней пребываний в Озаричском лагере смерти, с 9 по 19 марта, который располагался на территории нынешнего Калинковичского района, Мария Васильевна потеряла мать и четырех братьев
Она рассказала кадетам 1 курса, как посчастливилось ей выжить. В шестилетнем возрасте вместе с 35-летней мамой по имени Самклета и четырьмя братьями (Саша – 9 лет, Коля – 8 лет, Миша – 4 года и грудным ребенком Иваном) она оказалась в лагере смерти «Озаричи». Она хорошо помнит страшные события. В течении одних суток марта 1944 года на ее глазах умерли все родные и мама, с грудным ребенком на руках, а так же двое детей тети Ольги, родной сестры мамы.
Гнали фашисты жителей нашей деревни Маслов Луг к концентрационному лагерю 15 километров. Моя мать по имени Самклета несла на руках годовалого брата Мишу, рядом шла я, трёхлетний Иван, семилетний Коля и восьмилетний Саша – они до войны уже в школу ходили. А за спиной догорал наш подожженный фашистами дом.
Немцы создали лагерь с целью заразить жителей деревень сыпным тифом, чтобы распространить эпидемию этой страшной болезни на солдат Красной Армии, которая наступала, освобождая Беларусь. Но люди умирали еще и от холода и страшного голода.
– Столько нагнали людей, что сесть было негде, – вспоминает узница, – Стояли один на одном. В лагере были только женщины с детьми, подростки и старики. Начался холод, а мы все на открытой болотистой земле находились. Костры запрещалось жечь – сразу расстрел. Кто-то из находившихся в лагере мне потом рассказывал, что немцы иногда булки нам бросали. Но моей семье они не доставались. Хлеба я там ни у кого не видела. Пили только болотную воду и жевали снег.
Глаза Марины Новик становятся влажными, и она на секунду замолкает…
– Коля от других детей заразился тифом и сразу умер. Не больше недели прожил в лагере. Осталось нас четверо. Потом не пережил голода и сильного мороза Иван. Но тяжелее всего мне вспоминать вот что. Болото, мох. Лежит моя мама, а по ней наш братик младший ползает Мишенька. Мама обессиленная, глаза ее закрыты. А кругом трупы и грязь. Детки ничего не просили, просто сидели и молча помирали. Знаете, что фашисты придумали? Вырыли яму. И туда бульдозерным ковшом всех умерших убрали. И мою маму с годовалым Мишей. Хотя они, наверное, были еще живы.
Мария Васильевна теребит в руках платок и с трудом сглатывает подступивший к горлу ком.
– Когда нас освободили советские солдаты и разминировали проход, то они нам сказали: «Кто способен идти, выходите из лагеря, кто как может». Я много чего забыла, но этот последний день пребывания в Озыричах остался в памяти навсегда. Моя тётя, которая тоже находилась в лагере, и у нее тоже погибло двое детей, сказала мне перед уходом: «Попрощайся с Сашей». А он лежал под хвойкой, опухший от голода, укрытый папиным воротником. Я нагнулась над ним, а братик как будто почувствовал, что это я. Открыл глаза и посмотрел на меня так пронзительно, так пронзительно… «Тётя, – говорю я, – он же еще живой». «Нет у меня сил, чтобы его поднять, - услышала я в ответ. – Я саночки у людей возьму и приду за ним».
Когда шли из лагеря, тетя Оля хотела взять меня на руки и немного пронести. И хотя мои ножки были опухшие от голода, и я с трудом двигалась, отказывалась. Почему? Под ёлками сидели детки, кричали, протягивали руки, просили, чтобы их кто-нибудь вынес. И я, глядя на них, про себя подумала: «Тете тяжко станет меня нести, и она меня так же бросит». Я ей и прошептала: «Тетя я буду ножками идти, а то ты меня под хвойку посадишь». Но она меня не послушала и взяла на руки. От пережитого горя сестра моей матери почти ослепла.
Попала я сначала в военный госпиталь, а потом в детский дом, где собирали детей погибших родителей. Мария Новик показывает фотографию послелагерного детства.
– Почему я выжила? Я удивляюсь этому и спустя многие годы, – говорит 82- летняя бывшая узница. – Может быть потому, что была одна девочка в семье и меня мать постоянно брала с собой в гости. Там меня и подкармливали, от чего организм, наверное, стал крепче. А одна бабушка, после того, как я поведала ей свою историю, сказала: «Так это тебе Бог дал за всех жить».
Отец Марии Васильевны так и не пришел с фронта, а когда её тетя вернулась за братом Сашей, он был уже мертв.
После детского дома Мария Новик окончила Калинковичский зоотехникум, работала заведующей животноводческой фермой, а затем секретарём сельского совета, вышла замуж. Родила двоих детей – сына и дочь. У сына появилось на свет пятеро детей, трое из которых мальчики. У дочери двое сыновей. – Права, наверное, была та старушка, которая сказала, что я должна была прожить жизнь за своих погибших братьев, – глядя с теплотой в глазах на семейные фотографии, добавляет Мария Новик, – пять внуков у меня теперь, пять мальчиков.
21 июля 2019 года Марии Васильевне исполнилось 82 года. Сейчас она на пенсии и живет в Гомеле, занимается воспитанием внуков, вышивает иконы, которые дарит родным, близким, знакомым.
